В школе Сент-Ниниан Изабелле пришлось использовать свой интеллект – а он у нее есть, хотя я бы сказала, что она не склонна к абстрактным рассуждениям. И она преуспела в математике, языке, астрономии. Все это не требует воображения. Мы, я имею в виду всех нас, используем воображение и рассуждение как вид бегства, как способ уйти от самих себя. Изабелле это не нужно, потому что она находится в гармонии с собой. Ей ничего не требуется усложнять.

Возможно, в средние века, даже в елизаветинский период [8] все люди были такими. Я читала в какой-то книге, что в те времена выражение «великий человек» относили к тем, у кого были власть и богатство. Ни морального, ни духовного содержания в это выражение не вкладывалось.

– Ты считаешь, – сказал я, – что люди воспринимали жизнь непосредственно и конкретно, не слишком много предавались размышлениям?

– Да, Гамлет со своими раздумьями, с его «быть или не быть?» совершенно не вписывается в свою эпоху. При чем настолько, что во время появления пьесы и много лет спустя критики осуждали «Гамлета» за чрезвычайную слабость фабулы. «Нет никакой причины, – утверждал один из них, – почему бы Гамлету не убить короля уже в первом акте. Единственная причина заключается в том, что, поступи он так, не было бы самой пьесы!» Для подобных критиков непонятно, что может быть пьеса о личности героя.

Но в наши дни практически все мы – Гамлеты и Макбеты. Все мы постоянно спрашиваем себя: «Быть или не быть?» Избрать жизнь или смерть? – В голосе Терезы уже слышалась усталость, – Мы анализируем тех, кто добился успеха, подобно Гамлету, который анализирует Фортинбраса [9] (и завидует ему!). В наши дни именно Фортинбрас был бы менее понятной фигурой: стремительный, уверенный, не задающий себе вопросов. Сколько людей такого типа найдется в наше время? Думаю, немного.

– Ты полагаешь. Изабелла – женский вариант Фортинбраса? – Я не удержался от улыбки.

Тереза тоже улыбнулась.

– Только не такой воинственный. Но прямолинейный и целеустремленный. Она никогда не спросила бы себя:

«Почему я такая? Что я в самом деле чувствую?» Изабелла знает, что чувствует, и она такова, какая есть. И она всегда, – с неожиданной мягкостью добавила Тереза, – будет делать то, что ей следует делать.

– Ты считаешь, она фаталистка?

– Нет. Но для нее не существует альтернативы. Ей не дано увидеть двух возможных вариантов действия – только один. И она никогда не пойдет вспять, всегда будет двигаться вперед. Для Изабеллы нет обратного пути...

– Интересно, есть ли обратный путь для любого из нас? – с горечью спросил я.

– Вероятно, нет, – спокойно сказала Тереза. – Но, полагаю, обычно существует какая-то лазейка.

– Что именно ты имеешь в виду, Тереза?

– Я думаю, у каждого есть шанс избежать ошибочного Движения вперед, в неверном направлении. Правда, мы понимаем это лишь потом... когда оглядываемся назад...

Но этот шанс есть.

Я молчал, курил и думал...

После слов Терезы мне почему-то ярко вспомнилось...

Я тогда только пришел на коктейль к Каро Стренджуэй и остановился в дверях, задержавшись на мгновение, пока мои глаза привыкли к тусклому свету ламп и табачному дыму. И тогда в дальнем углу комнаты я увидел Дженнифер. Она меня не видела и, как обычно, оживленно с кем-то разговаривала.

У меня было два резко противоположных ощущения.

Вначале – чувство торжества. Я был уверен, что мы с Дженнифер встретимся – и мое предчувствие оправдалось! Встреча в поезде не была случайным эпизодом. Я твердо знал это – и не обманулся. И все-таки несмотря на всю мою радость и торжество – у меня возникло неожиданное желание повернуться и уйти... Мне захотелось, чтобы встреча с Дженнифер в поезде осталась эпизодом... случаем, который я никогда не забуду. Как будто кто-то шепнул мне: «Это лучшее, что вы могли дать друг другу, – короткое прекрасное мгновение. Оставь все как есть».

Если Тереза права, это и был мой шанс...

Ну что же, я им не воспользовался. Я пошел дальше.

И Дженнифер тоже. И все остальное произошло соответственно, одно за другим: наша вера во взаимную любовь... грузовик на Хэрроу-роуд, инвалидная койка и Полнортхаус...

Эта мысль вернула меня назад, к тому, с чего я начал, снова к Изабелле, и я высказал свой последний протест:

– Тереза, но уж конечно Изабелла не хитрая... Какое отвратительное слово!

– Не уверена, – сказала Тереза.

– Хитрая? Изабелла?!

– Разве хитрость – не самый первый и самый легкий способ самообороны? Разве она не присуща самым примитивным созданиям – заяц зарывается в снег, куропатка перепархивает через вереск, чтобы отвлечь вас от своего гнезда? Конечно, Хью, хитрость – основное... единственное оружие, к которому мы прибегаем, когда совершенно беззащитны и приперты к стене.

Она встала и направилась к двери. Роберт давно ускользнул из комнаты и отправился спать. Уже взявшись за дверную ручку, Тереза вдруг опять повернулась ко мне:

– По-моему, ты теперь можешь выбросить таблетки.

Тебе они больше не нужны, – сказала она.

– Тереза! – закричал я. – Ты знала?

– Конечно.

– Но тогда... – Я запнулся. – Почему ты сказала, что они мне больше не нужны?

– Гм, а как ты считаешь? Нужны?

– Нет, ты права, – медленно ответил я. – Не нужны.

Завтра же я их выброшу.

– Я очень рада, Хью! Я часто боялась...

– Почему же ты не попыталась их отобрать? – спросил я, глядя на нее с нескрываемым любопытством.

Тереза ответила не сразу:

– Тебе с ними было спокойнее, не правда ли? Ты чувствовал себя увереннее, зная, что у тебя всегда есть выход.

– Да. Для меня это имело очень большое значение.

– В таком случае почему ты спрашиваешь? Ты же не настолько глуп, чтобы задавать подобный вопрос.

Я засмеялся.

– Ты права, Тереза! Завтра они будут в канализационной трубе. Обещаю!

– Значит, ты наконец возвращаешься к жизни... Ты снова хочешь жить.

– Да. Пожалуй, так! – сказал я, сам удивляясь своим словам. – Не могу понять почему, но это так. – Мне в самом деле захотелось проснуться завтра утром.

– У тебя появился интерес. Любопытно, в чем причина этого интереса? Жизнь в Сент-Лу? Изабелла Чартерис? Или Джон Гэбриэл?

– Уж конечно не Джон Гэбриэл! – воскликнул я.

– Я в этом не уверена. Что-то есть в этом человеке.

– Похоже, изрядная доля сексапильности! Мне не нравятся люди такого типа. И я не переношу откровенных приспособленцев. Да он и бабушку родную продаст, если ему будет выгодно!

– Меня бы это не удивило.

– Ему нельзя верить ни на йоту!

– Да, уж он не из тех, кто вызывает доверие.

– Гэбриэл – хвастун! – продолжал я. – Он открыто занимается саморекламой и использует для этого других.

Неужели ты серьезно думаешь, что этот человек способен хоть на один бескорыстный поступок?!

– Такое может случиться, – задумчиво произнесла Тереза, – но подобный поступок его и погубит.

Через несколько дней мне вспомнилось это замечание Терезы.